Жизнь во лжи. Технологии и предубежденность убивают правду

Как технологический прогресс помогает человечеству заблуждаться.

В то время как его войска, не скрываясь, захватывают Крым, Владимир Путин, выступая по телевидению, с ухмылкой заявляет миру, что российских солдат в Украине нет, пишет Питер Померанцев в своей статье для «Granta». Он не столько лжет, сколько утверждает, что правда не имеет значения. И когда Дональд Трамп вдруг заявляет, что видел в Нью-Джерси тысячи мусульман, радующихся нападению на Всемирный торговый центр, или что мексиканские власти умышленно направляют в США «плохих» иммигрантов, при этом специалисты по проверке фактов оценивают долю лжи в его заявлениях в 78%, но Трамп все равно становится кандидатом в президенты США, — это выглядит так, будто факты больше не имеют решающего значения. Когда кампания Brexit проходит под лозунгом «Отдадим системе здравоохранения 350 млн фунтов в неделю, которые у нас забирает ЕС», а после победы в референдуме один из апологетов референдума отмахивается от этого заявления как от «ошибочного», а другой объясняет его «сильным желанием» — становится ясно, что мы живем в мире постфактов и постправды. Не просто в мире, где политики и СМИ лгут — они всегда это делали, — но в мире, где людям все равно, говорят они правду или нет.

Как мы дошли до этого? Что стоит за этим? Технологии? Экономическая глобализация? Кульминация истории философии? В этом желании сбросить вес фактов, этих тяжелых символов образования и власти, напоминающих о нашем месте и наших ограничениях, чувствуется какой-то подростковый задор — но почему этот бунт происходит именно сейчас?

Многие считают, что всему виной технологии. Вместо того чтобы возвестить приход новой эры торжества истины, информационные технологии позволяют лжи распространяться, подобно цифровому пожару. Прежде чем проверка фактов выявит одну ложь, появляются тысячи новых, и под напором каскадов дезинформации у реальности нет ни малейшего шанса выстоять. Имеет значение только кликабельность лжи, а это определяется тем, как она подпитывает имеющиеся предрассудки. Алгоритмы, разработанные Google и Facebook, основываются на предыстории поисковых запросов и переходов по ссылкам, так что с каждым новым поиском и с каждым кликом по ссылке вы будете находить подтверждение собственным предвзятым точкам зрения. Социальные сети, ставшие сегодня основным источником новостей для большинства американцев, заключают нас в эхо-камеры единомышленников, предлагая только то, что нам приятно, и неважно, правда это или нет.

Технологии могут влиять на наши отношения с истиной и на более тонком уровне. Современные СМИ, с их мелькающими кадрами и потоками видео, представляют жизнь в настолько раздробленном виде, что реальность становится неуловимой, подталкивая нас в сторону виртуальных миров и фантазий или позволяя насовсем сбежать в них. Фрагментация и дезориентация, вызванные глобализацией, заставляют людей тосковать о более надежном прошлом. «Двадцать первому веку присущ не поиск нового, — писала русско-американский филолог Светлана Бойм, — а рост ностальгии… ностальгирующие националисты и ностальгирующие космополиты, ностальгирующие защитники окружающей среды и ностальгирующие любители городов обмениваются пиксельными выстрелами в блогосфере». Армии путинских интернет-троллей продают мечты о возрождении Российской империи и Советского Союза, Трамп призывает «снова сделать Америку великой», сторонники Brexit тоскуют на страницах Facebook об утраченной Англии, а вирусные видео ИГИЛ со сценами казней прославляют мифический Халифат.

«Реставрирующая ностальгия», по словам Бойм, стремится восстановить утраченную родину с «параноидальной решимостью», объявляет себя «истиной и традицией», помешана на великих символах и «отказывается от критического мышления в пользу эмоциональной привязанности… В крайних случаях она может сотворить фантомную родину, ради которой найдутся готовые умереть или убить. Бездумная ностальгия может порождать чудовищ».

Полет в мир технофантазий тесно переплетается с экономической и социальной неопределенностью. Если факты говорят, что у вас нет экономического будущего, зачем прислушиваться к фактам? Если вы живете в мире, где пустяковое событие в Китае приводит к разорениям в Лионе, где ваше правительство, похоже, не может контролировать события, то доверие к старым авторитетным институтам — политикам, ученым, СМИ — утрачивается. Как следствие, мы слышим заявление одного из лидеров Brexit о том, что британскому народу «надоели эксперты», гневные тирады Трампа в адрес «ведущих средств массовой дезинформации» и буйный цвет ресурсов с «альтернативными новостями» в интернете. Исследование, проведенное Северо-Восточным университетом, показало парадоксальную вещь: те, кто не доверяет ведущим СМИ, легче проглатывают дезинформацию. «На удивление, потребители альтернативных новостей, т. е. пользователи, стремящиеся избегать ведущих СМИ и их «манипуляций массовым сознанием», более охотно реагируют на вбросы фальшивой информации».

Читайте также: Дело EX.ua. Кто сейчас контролирует «пиратскую лагуну»

Здоровый скептицизм выливается в поиск безумных теорий заговора. Путинское телевидение везде обнаруживает козни США против России, Трамп строит домыслы, что теракты 11 сентября являются делом рук американских властей, а участники кампании Brexit разоблачают германо-франко-европейский заговор против Британии.

«Никакой объективной журналистики не существует», — заявляют руководители путинских пропагандистов Дмитрий Киселев и Маргарита Симоньян, когда их просят объяснить редакционные принципы, позволяющие ставить теории заговора на одну доску с исследованиями, основанными на доказательствах. RT, международный телеканал Кремля, по словам его дирекции, доносит «альтернативную» точку зрения, но на деле это сводится к тому, что мнение редактора экстремистского журнала правого толка считается таким же заслуживающим доверия, как и мнение университетского профессора, и, таким образом, ложь распространяется с экрана наравне с фактами. В подобную игру играет и Дональд Трамп, когда, ссылаясь на то, что «Многие говорят…», приводит фантастические слухи в качестве рациональных альтернативных точек зрения и пересказывает домыслы о том, что Обама является мусульманином или что его соперник Тед Круз тайно хранит канадский паспорт.

Это уравнивание правды и обмана вдохновляется и подпитывается всепроникающим духом позднего постмодернизма и релятивизма, который за последние тридцать лет просочился из научной сферы в средства массовой информации и куда угодно еще. Этот подход взял на вооружение изречение Ницше о том, что фактов нет, а есть только интерпретации, следовательно, каждая версия событий — это всего лишь еще один рассказ о них, причем ложь можно объявить «альтернативной точкой зрения» или «особым мнением», поскольку «все относительно» и «у каждого своя собственная истина» (и в интернете так и есть).

Маурицио Феррарис, один из основателей движения нового реализма и один из наиболее убедительных критиков постмодернизма, утверждает, что мы присутствуем при кульминации более чем двухсотлетней истории мысли. Импульс, подтолкнувший развитие философии в эпоху Просвещения, состоял в том, чтобы сделать возможным анализ мира, отобрать право определять реальность у божественной силы и передать его индивидууму. Декартово изречение «Я мыслю, следовательно, я существую» переместило средоточие знаний в человеческий разум. Но если все, что я знаю, — это мой разум, то тогда, как сформулировал Шопенгауэр, «мир есть мое представление». В конце двадцатого века постмодернисты пошли еще дальше, заявив: «Нет ничего вне текста», а все наши представления о мире зависят от сил и средств, действующих на нас.

Это приводит к силлогизму, который Феррарис кратко формулирует так: «Вся реальность конструируется знанием, знание конструируется властью, следовательно, вся реальность конструируется властью. Таким образом… реальность оказывается конструкцией власти, что делает ее одновременно и ненавистной (если под «властью» понимать «власть, которая нас подчиняет»), и податливой (если под «властью» понимать «это в нашей власти»)».

Постмодернизм вначале позиционировал себя как путь к освобождению людей от описаний событий и процессов, сделанных кем-то другим; путь к освобождению от навязанной картины мира. Однако, как отмечает Феррарис, «популизм СМИ стал примером прощания с реальностью, и в этом нет ничего от свободы». Если реальность бесконечно податлива, то Берлускони, оказавший огромное влияние на Путина, прав, говоря: «Вы что, не понимаете, что ничего — ни идеи, ни политика, ни продукта — не существует, пока его не покажут по телевизору?»

Читайте также: Бомба для Шеремета. Что мы знаем о громком убийстве и его жертве

Если реальность податлива, то администрация Буша вполне может начать войну, опираясь на недостоверную информацию. «Когда мы действуем, мы создаем свою собственную реальность, — заметил старший советник Буша Карл Роув журналисту «Нью-Йорк Таймс» (и Феррарис фокусирует внимание на этих его словах). — И пока вы изучаете эту реальность — а вы будете делать это осмотрительно, — мы сделаем новый шаг, порождая другие новые реальности».

Что еще хуже: утверждая, что все знание — это проявление подавляющей власти, постмодернизм убрал фундамент, на который можно было опираться, выступая против этой самой власти. По мнению постмодернистов, «поскольку рациональность и интеллект суть формы господства… освобождения следует искать через чувства и тело, которые революционны по своей сути». Отрицание аргументов, основанные на фактах, в пользу эмоций, само по себе становится благом.

Мы можем услышать политические отголоски этого в идеях Аррона Бэнкса, финансировавшего кампанию по выходу из ЕС: «Кампания против выхода приводит факты, факты, факты, факты, факты. Так ничего не выйдет. Нужно установить с народом эмоциональную связь. В этом секрет успеха Трампа». Феррарис видит корень проблемы в реакции философов на подъем науки в XVIII веке: поскольку наука взяла на себя интерпретацию реальности, философия, стремясь сохранить свое место и влияние, стала уходить от реальности все дальше.

Когда я пытаюсь осмыслить мир, в котором вырос и живу — в моем случае это мир, основу которого составляют Россия, ЕС, Великобритания и США, — мне не нужно оглядываться слишком далеко назад, чтобы увидеть время, когда факты имели значение. Я помню, что факты были крайне важны во времена холодной войны. Именно на факты полагались и Советский Союз, и демократические капиталистические страны Запада в стремлении доказать свою правоту. Да, коммунисты подтасовывали факты, но в конце концов они потерпели поражение, потому что не смогли доказать превосходство своей идеологии. И когда их ловили на лжи, они изображали возмущение: выглядеть точным было важно.

Почему факты имели такое значение для обеих сторон? Оба проекта пытались, по крайней мере официально, доказать идею рационального прогресса. Идеология, история и использование фактов были неразрывно связаны. Кроме того, как отметил медийный предприниматель и активист Тони Керзон Прайс (Tony Curzon Price), во время войны управление и власть важны, поскольку они обеспечивают вашу безопасность. Вы уважаете руководителей за точность — и они нагружают вас фактами.

А потом наступили 90-е. Больше не нужно было к чему-то стремиться и что-то доказывать. Факты оказались отделены от политики. В этом было своеобразное счастье: наступило время гедонизма, экстази и легкомыслия, мы могли игнорировать состояние своих банковских счетов и влезать по уши в долги. Без фактов и идей новыми вершителями политики стали пиарщики и политтехнологи. Российские традиции формирования марионеточных политических движений, восходящие к царизму и КГБ, объединились с западными агитационными приемами, что привело к созданию потемкинской демократии, когда Кремль манипулировал информационными картинами и всеми партиями, от ультраправых до ультралевых. Это началось в 1996 году, когда фальшивые партии и фальшивые новости использовались для сохранения Ельцина в президентском кресле, и переросло в модель виртуальной политики, которая имитируется во всей Евразии. (Политический консультант Трампа Пол Манафорт работал в кремлевской среде в 2005 году, помогая формировать политический образ подражателя Путина — украинского президента Януковича.) В Великобритании это проявилось в виде выдающейся карьеры Алистера Кэмпбелла, пресс-секретаря правительства, который считался настолько влиятельным, что в политической сатире олицетворял власть в стране. В США это началось во время первой войны в Персидском заливе, которую Бодрийяр охарактеризовал исключительно как выдумку СМИ, и через скандал, связанный с Биллом Клинтоном, все пришло ко второй войне в Персидском заливе и легендарным словам Роува: «Мы создаем реальность».

Читайте также: Отмывающие от грязи. Высокооплачиваемые цензоры Юлии Тимошенко

Но при всем цинизме, на этом этапе пиарщики и политтехнологи еще пытались придерживаться некой иллюзии правды. Подразумевалось, что истории должны выглядеть правдоподобными и связными, даже если факты хромают. Когда реальность выплыла наружу — публика разобралась с иллюзией в Москве и историями об Ираке, и фондовый рынок рухнул, — реакцией стало желание удвоить ставку и начать отрицать факты, сделать их игнорирование абсолютным. Такой подход дает власти множество преимуществ — и приносит облегчение избирателям. Путину не нужны убедительные истории. Ему всего лишь нужно дать понять, что лгут все, подорвать моральное превосходство врагов и убедить народ, что альтернативы ему нет.

«Когда Путин лжет в глаза, он хочет, чтобы Запад указал на его ложь, — говорит болгарский политолог Иван Крастев, — и тогда он сможет в ответ заявить: «Но ведь и вы лжете!». А если лгут все и каждый, то ложь сходит с рук — и в личной жизни, и с захватом других стран.

Это довольно мрачное удовольствие — выпустить наружу все свое безумие, не стыдясь этого. Основная суть феномена Трампа в том, что с ним становится нормой выплескивание дерьма, радость чистой эмоции, нередко ярости, лишенной всякого смысла. И публика, которая уже десяток лет обходится без фактов, может предаться удовольствию полного, ничем не ограниченного освобождения от здравомыслия.

Перевод – Виктории Любашенко, InformNapalm

Иллюстрация – кадр из фильма «Матрица».