Убить эмпатию: как россиян сделали монстрами

Российская пропагандистская культура уже почти сто лет искореняет в населении нормальное чувство сострадания и заточена на производство чудовищ.

Всем известно, что РФ свои преступления не признает. Поэтому обнародование видео, на которых открыто пытают таджикских мужчин, подозреваемых в теракте в Крокус Сити Холле в Москве, вызвало у многих недоумение. На видео одному задержанному силовики отрезают ухо и заставляют его есть, другого пытают током. На кадрах из суда, куда доставили подозреваемых, видно, что лица их опухли от побоев, а один из них привезен без сознания и с катетером (вероятно, ему отбили почки), пишет Анна Бродски-Кроткина, заведующая программой славистики в университете имени Вашингтона и Ли в штате Вирджиния (США), на сайте ZN.ua.

Многие комментаторы предположили, что видео были обнародованы для запугивания потенциальных террористов. Возможно. Но у правящей банды РФ есть и другая повестка — приучать население не испытывать сочувствие, даже когда на их глазах истязают человека. О том, как «правильно» нужно реагировать на вид зверского произвола, заявила главная путинская пропагандистка Маргарита Симоньян: «Никогда не ожидала от себя такого, но, когда вижу, как их скрюченными заводят в суд и даже ухо это, чувствую исключительное удовлетворение». А провластный журналист Павел Данилин озвучил прямой запрет на жалость: он заявил, что того, кто будет «вам что-то говорить про несколько синяков и оторвавшееся ухо», можно «смело бить… Иного он не поймет. Да иного и не заслуживает».

Угрозы Данилина направлены на небольшую прослойку несогласных. В своем большинстве общество в РФ отнеслось к публичным пыткам так же, как к войне — с безразличием.

Истоки этого безразличия и моральной апатии можно найти в культуре первых десятилетий СССР, во времена, когда советские идеологи мечтали воспитать нового человека с новыми моральными качествами. Советские педагоги-теоретики опирались на идеи английского философа Джона Локка, считавшего, что человек рождается, как чистый лист, и весь его характер и моральные качества обуславливаются воспитанием. Вдохновляясь Локком, советские педагоги хотели создать человека безразличного к личному благу, дисциплинированного и смелого. Трусость же определялась как один из главных пороков. (Современная психология отрицает идею «чистого листа», но признает влияние воспитания и внешних факторов на характер человека.)

О трусости как о зле писали нарком просвещения Анатолий Луначарский и главный советский педагог Антон Макаренко. Но что значит «не быть трусом», они формулировали расплывчато. Тогда к делу призвали Михаила Зощенко — на тот момент самого читаемого в СССР автора. Ему заказали рассказы о юности и детстве Ленина, где он должен был четко сформулировать новую мораль. (Почти все люди, выросшие в СССР, знали из рассказов этого писателя о том, как, например, Ленин в тюрьме съел чернильницу.)

В одном из этих рассказов под названием «Серенький козлик» Зощенко объяснил советским детям, что есть смелость. Рассказ этот сводится к следующему: когда Ленин был маленький, его семья собиралась у рояля и дети вместе пели песни. Но когда дети пели песню про серого козлика, которого съели волки, младший брат Ленина Митя всегда плакал. Маленького Ленина это очень сердило. Но в конце концов Ленин заставил Митю петь про козлика и не плакать. Дети, сказал маленькой Ленин, должны быть смелыми. Смелось Мити в рассказе заключается не в преодолении страха за себя, а в преодолении сострадания. Зощенко, выполняя госзаказ, подмигивает читателю своего круга. Смерть козлика он описывает страшными словами: «Козлик не послушался бабушку — пошел в лес погулять. А там на него напали серые волки, растерзали его, съели». Добавив к песенке образ болезненной смерти козлика, Зощенко оправдывает чувства Мити. Но тем более значима победа Мити над состраданием: «Дети снова запели эту песенку. И Митя храбро спел ее до конца. И только одна слезинка потекла у него по щеке, когда дети заканчивали песенку: «Оставили бабушке рожки да ножки».

Выполняя заказ сталинского государства, Зощенко, вероятно, опирался на идеи Ницше, видевшего в жалости лишь слабость. Но то, что для Ницше было соблазнительной теорией, для жителей СССР стало ужасной реальностью. Рассказ написан в 1939 году. К этому времени уже арестованы и расстреляны десятки друзей и знакомых Зощенко. Сочувствовать арестованным или их семьям можно было только рискуя собственной жизнью. Сострадание стало самым нежеланным и опасным чувством в стране.

Что же произошло с детьми, выросшими с новыми коммунистическими ценностями? Ответ на вопрос дает известный писатель и политический деятель Эдуард Лимонов. Как относиться к насилию, Лимонов сформулировал особенно ясно в своем романе «Подросток Савенко», вышедшем в Париже в 1983 г. В книге Лимонов вспоминает советское отрочество в Харькове 1950-х годов. (Отец Лимонова был украинец, но Лимонов считал себя русским). В романе описываются два дня, когда 13-летний герой бродит по городу в поисках денег — они ему нужны, чтобы попасть на вечеринку, куда он хочет прийти с девочкой, в которую влюблен. За эти два дня герой выпивает на спор литры алкоголя, принимает участие в драке с обкуренными солдатами, совершает неудачное ограбление столовой. Это типичный «роман воспитания». Герой на глазах взрослеет, кроме хулиганств и драк, он ведет разговоры о музыке, литературе и политике. В конце концов, он получает признание как поэт, когда читает стихи на городском конкурсе поэзии; совершает половой акт; разочаровывается в любви и покидает свой город, который ему стал тесен.

Воспитание получает не только герой романа, но и читатель. В романе тема насилия идет по нарастающей, и к концу романа читатель должен к насилию привыкнуть и принять как должное. В первой части романа, чтобы отомстить девочке за ее «высокомерие», рассказчик с приятелем ловят ее кота и убивают «ударом о стенку», а затем привязывают труп кота к ручке двери в ее квартиру. Реакция девочки на смерть кота спокойно-ироничная. А ее подруга, на удивление, остается с героем в дружеских отношениях. Тема сексуального насилия тоже сначала только упоминается как переданная сплетня, от которой можно отвернуться. Но к концу романа жестокость превращается в цунами. Герой попадает в компанию бандитов, забивающих насмерть случайного прохожего и насилующих двух девушек, которых этот человек провожал домой. Сцены группового изнасилования и убийства героя не ужасают, а возбуждают.

Роман заканчивается на лирической ноте: герой в поезде, он задумчив и открыт будущему. Об убийстве и групповом изнасиловании несколько страниц тому назад речи нет. Не вспоминает он и о том, что насилует перед отъездом свою подругу. Рассказчик Лимонова — это ницшеанский сверхчеловек, о котором Зощенко и мечтать не мог. Герой Лимонова талантливее, смелее и безжалостнее соотечественников, которых он называет «козье племя». Читатель, если он хочет примкнуть к силе, а не к «козьему племени», которым обедают волки, должен присоединиться к рассказчику и так же, как и он, забыть о жалости к жертвам насилия.

Безжалостность и безразличие к человеческой жизни — характерные черты авторитаризма. «Ведь Гитлер был великий человек, ... хотя и наш враг ... ты согласен?» — говорит малолетний герой романа приятелю. Неудивительно, что в 1993 году Лимонов вместе с будущим идеологом Кремля Александром Дугиным основал неонацистскую Национал-большевистскую партию (НБП) и до своей смерти в 2020 поддерживал сепаратистов так называемых ДНР и ЛНР. Путинские власти относились к Лимонову как к личности отрицательно, но его идеи стали мейнстримом.

Сегодня самый успешный и читаемый автор, воспитывающий в читателях антигуманность, — почитатель Лимонова Захар Прилепин, тоже бывший член НБП и враг Украины, принимавший участие в боевых действиях на Донбассе на стороне сепаратистов. Уже в 2004 году в его романе «Патологии» о войне в Чечне звучит знакомый месседж: жертва насилия не должна вызывать жалость. Рассказчик с группой спецназовцев задерживает в Грозном шесть пеших чеченских мужчин. Одного избивают прикладом, другому, когда он падает, наступают на голову ногой. Затем они расстреливают попавшийся им грузовик, убивая водителя. Но не найдя в грузовике оружия, расстреливают все семь человек как потенциальных свидетелей. Смерть этих людей, о которых рассказчик ничего не знает и не хочет знать, представлена так, чтобы помешать читателю отождествить себя с жертвой. Это не люди со своей жизнью, кровью и плотью, а предметы с чем-то непонятным внутри: «… на груди будто разбита банка с вареньем: черная густая жидкость и налипшее на это месиво стекло с лобовухи». Кровь другого убитого на лице и одежде убийцы описана как краска от «сырой малярной кисти», на которую расстреливавший человека омоновец «брезгливо смотрит».

«Все понимаю. Не надо об этом говорить», — заявляет в следующей главе герой романа и к смерти этих людей больше не возвращается, уводя от этого военного преступления интерес читателя.

Классические приемы нормализации насилия и дегуманизации «чужого», используемые Прилепиным, упали на подготовленную почву. Российские читатели и критики, приученные не реагировать на насилие, приняли Прилепина с энтузиазмом. Прилепин стал лауреатом более 20 литературных премий, его произведения дважды заняли первую строчку в рейтинге самых продаваемых книг года, а в 2019 году, по итогам голосования на Colta.ru, Прилепин был признан самым влиятельным литератором десятилетия.

Западные философы от Адама Смита до Ричарда Рорти считали, что эмпатия, умение поставить себя на место другого, необходима для здорового общества. Меж тем российская пропагандистская культура уже почти сто лет искореняет в населении нормальное чувство сострадания и, не стремясь создать гуманное общество, заточена на производство монстров.

Чтобы не пропустить самое важное, подписывайтесь на наш Telegram-канал.