[громкие дела]

«Один пояс, один путь», к которому присматривается и Украина, таит в себе серьезную опасность.

Критики нередко заявляют, что Китай пользуется масштабной инициативой «Пояс и путь» как одной из форм принудительной «дипломатии долговых ловушек» с целью контролировать страны, присоединяющиеся к этой транснациональной программе инфраструктурных инвестиций. Но как недавно заметила Дебора Бротигэм из Университета Джона Хопкинса, пресса часто преувеличивает этот риск. В реальности программа «Пояс и путь» (сокращённо BRI) может создавать иной вид рисков — для самого Китая, пишет в издании Project Syndicate Ясен Хунь.

На саммите BRI в Пекине прошлой весной председатель КНР Си Цзиньпин, похоже, внял критике по поводу «долговых ловушек». В своей речи Си заявил, что «строительство высококачественной, стабильной, устойчивой к рискам, разумной по цене и инклюзивной инфраструктуры поможет государствам в полной мере воспользоваться их ресурсными богатствами». Это позитивный сигнал, поскольку он свидетельствует о том, что Китай стал лучше понимать долговые последствия BRI. В исследовании, проведённом Центром глобального развития, делается вывод, что восемь из 63 стран, участвующих в BRI, находятся под угрозой долгового коллапса. Но, как незабываемо выразился Джон Мейнард Кейнс, «если вы должны банку сто фунтов, проблема — у вас, а если вы должны банку миллион фунтов, проблема — у банка». В случае с BRI Китай может оказаться тем самым банкиром, которому должны миллион фунтов. В частности, Китай может стать жертвой «модели устаревающих договорённостей» (obsolescing bargain model), которая гласит, что иностранный инвестор теряет переговорную силу по мере увеличения инвестиций в страну. Инфраструктурные проекты, подобные проектам в рамках BRI, являются здесь классическим примером, поскольку они громоздкие, привязаны к земле и имеют нулевую экономическую стоимость, если остаются незавершёнными.

Неудивительно, что некоторые страны-партнёры BRI требуют сейчас пересмотра условий проектов, и это обычно происходит уже после того, как проекты был начаты. Китай может быть вынужден пойти на дальнейшие уступки, чтобы довести эти проекты до конца. Например, в середине апреля этого года Малайзия объявила, что реализация крупного железнодорожного проекта в рамках BRI, приостановленная правительством после прошлогодних выборов, может возобновиться, благодаря «новым договорённостям». Как сообщает пресса, стоимость строительства снизилась на треть. Другие страны BRI, вероятно, будут просить Китай простить и списать их долги. Эти издержки в конечном итоге лягут на китайцев и их сбережения.

В ходе реализации проектов BRI у Китая вполне могут возникнуть дополнительные скрытые издержки. Начать с того, что на инфраструктурных проектах невероятно трудно зарабатывать деньги. Широко распространено мнение, будто инфраструктурные инвестиции стимулируют рост экономики, однако доказательства этого утверждения слабы. Более того, сам Китай построил значительную часть своей нынешней инфраструктуры уже после того, как темпы роста его экономики пошли на спад. Например, в 1980-х и 1990-х годах Китай рос намного быстрее Индии, хотя протяжённость железных дорог у него была меньше. По данным Всемирного банка, в 1996 году у Китая было 56678 км железных дорог, а у Индии 62915 км. Рост китайской экономики подстегнула не инфраструктура, а реформы и инвестиции в человеческий капитал. Если в странах BRI перспективы экономического роста так и не материализуются, все издержки придётся в итоге нести китайским компаниям.

Кроме того, многие из стран-партнёров Китая по BRI являются рискованными странами, в частности, Пакистан, крупнейший получатель инвестиций в рамках этой программы. Помимо высоких политических и экономических рисков, а также риска дефолта, у этой страны плохие показатели в сфере образования. По данным одного доклада, Пакистан находится на 180-м месте среди 221 стран по уровню грамотности. Это потенциальный красный флаг для китайских инвестиций в Пакистан, потому что, как говорится в одном из исследований, инвестиции в физическую инфраструктуру способствуют росту экономики только в странах с высоким уровнем человеческого капитала. Китай, например, получает выгоду от своих инфраструктурных инвестиций потому, что одновременно активно инвестирует в образование.

Программу BRI не следует также сравнивать с планом Маршалла (американской программой финансовой помощи восстановлению Западной Европы после Второй мировой войны), который приводят в качестве примера того, как крупномасштабные инвестиционные проекты способны стимулировать рост экономики. План Маршалла оказался столь успешным (при этом он был значительно дешевле BRI) лишь потому, что он оказывал помощь странам, которые в целом хорошо управлялись, но пережили временный сбой из-за войны. Эта помощь сыграла роль стимула, который подтолкнул рост экономики.

Напротив, целый ряд стран, участвующих в BRI, страдают от проблем в экономике и управлении, и у них нет необходимых базовых условий для роста. Будет недостаточно просто взять и построить им инфраструктуру. Наконец, программа BRI, вероятно, ещё больше укрепит госсектор экономики Китая, что усилит одну из долгосрочных угроз экономике страны. По данным доклада, опубликованного Американским институтом предпринимательства, в первой половине 2018 года (это самые свежие доступные данные) на долю частных компаний пришлось всего 28% инвестиций в рамках BRI, причём эта доля снизилась на 12 процентных пунктов по сравнению с тем же периодом 2017 года.

Огромные масштабы программы BRI в условиях дефицита прибыльности в госсекторе экономики Китая означают, что проектам в рамках этой программы может потребоваться значительная поддержка со стороны китайских банков. Тем самым, инвестиционные проекты BRI будут неизбежно конкурировать за финансовые ресурсы — и за всё более ценные валютные ресурсы — с внутренним частным сектором Китая, который и так уже страдает от высокой налоговой нагрузки и испытывает напряжение из-за торговой войны с США. Более того, западные фирмы, являющиеся важным компонентом частного сектора Китая, уходят из страны. Несколько американских компаний, включая Amazon, Oracle, Seagate и Uber, а также южнокорейские Samsung и SK Hynix и японские Toshiba, Mitsubishi и Sony, либо сокращают масштабы своих операций в Китае, либо решили вообще покинуть эту страну.

Отчасти именно из-за этого прямые иностранные инвестиции из США в Китай в 2017 году составили лишь $2,6 млрд, по сравнению с $5,4 млрд в 2002 году. Такое развитие событий вызывает тревогу. С помощью программы BRI Китай налаживает связи с наиболее авторитарными, финансово непрозрачными и экономически отсталыми странами мира. А торговая война, усиление госсектора и протекционизм одновременно отдаляют Китай от Запада.

Китай добился роста и создал мощности, позволяющие ему заниматься проектами BRI, ровно потому, что он открыл свою экономику для глобализации и для западных технологий и ноу-хау. В отличие от взаимодействия Китая с Западом, программа BRI может создать риски и неопределённость, которые станут проблемой для китайской экономики. Поскольку рост экономики в Китае замедляется, а перспективы экспорта становятся всё более туманными из-за геополитических факторов, стоило бы пересмотреть темпы, охват и масштабы программы BRI.

Ясен Хунь, Project Syndicate; источник перевода - ИноСМИ

Подписывайтесь на наш Telegram-канал.


fb Мы в Twitter RSS

материалы


fb Мы в Twitter RSS

хроника